необходимостииграть, как будто существует некий идеал, которого необходимо достичь любой
ценой. На самом деле, это, снова выражаясь языком джаза, «слишком далекая тема», которая
разительно контрастирует с настоящим моментом.
Пути освобождения убеждают, что жизнь никуда не стремится, поскольку она существует
здесь.Другими словами, жизнь — это игра, и тот, кто не играет вместе с ней, утрачивает точку
опоры. Как утверждает Льюис Мамфорд:
Красота, например, играет в эволюции такую же важную роль, как и польза, и эту роль нельзя
— как делал это Дарвин — свести к полезному средству привлечения внимания для оплодотворения.
Короче говоря, постигать природу аллегорически, как поэта, творящего метафоры и ритмы, так же
уместно, как и воспринимать ее как хитрого ремесленника, пытающегося сэкономить материал,
чтобы свести концы с концами и сделать труд эффективным и дешевым.**
Одинаково бессмысленно отказываться от игры или. играть в то, что игры не существует,
поскольку это ведет к порочному кругу, разочарованиям и противоречиям двойного связывания, а
такая игра не стоит свеч. Когда дети забывают, что «полицейские и грабители» — это просто игра,
появляются разбитые носы и обиды и, следовательно, заканчивается игра. Музыка, танец, ритм —
все это формы искусства, не имеющие иной цели, кроме самих себя, и увлечься ими — значит
забыть онеобходимомбудущем; сказать «должен» ритму — значит остановить его. В тот
* J.Boehme, Mysterium Magnum, Chap. 35, 59-60.
** L Mumford, The Conduct of Life, Harcourt, Brace, New York, 1951, с 35.
173
момент, когда музыкант думает о том, чтобы взять правильную ноту, он сбивается. Он прекращает
игру в прямом и переносном смысле. Он может достичь желаемого совершенства, только
продолжая играть, упражняться, нестараясь,пока не обнаружит, что правильный ритм рождается
сам по себе.
Достижение совершенства в искусстве или в жизни сопровождается странным ощущением
того, что все происходит само по себе — без усилия, без рутинной работы, без вспомогательных
средств. Это не значит, что все, происходящее само по себе, является совершенным; чудо
человеческой спонтанности состоит в том, что оно развивает самодисциплину — которая
вытесняется только тогда, когда действующее лицо чувствует себя отделенным от действия. Но
ощущение того, что действие не зависит от человека, рождает подлинное переживание жизни как
чистого процесса, в котором невозможно определить источник движения. Процесс без начала или
конца, без субъекта или объекта — это не потерянность, как это предполагается в слове «без», а
«музыкальное» ощущение пребывания в каждом моменте, дарующем мелодию и ритм.
Музыка максимально приближается к «языку чувств» Бёме, поскольку, в отличие от
обычного языка, музыкальный язык не соотносится ни с чем, помимо самого себя, в нем
отсутствует разделение на субъект и объект, на вещи и события. Кажущиеся поначалу
«абстрактными», музыка и чистая математика намного ближе к жизни, чем действующие языки,
указывающие нечто, помимо самих себя. Словесный язык соотносится с жизнью, в то время как