— Понимаете, месье, я сделала то, что должна была сделать. У меня двое детей, два мальчика, и совсем нет средств, чтобы содержать обоих. Нужно было сделать выбор, а учитывая то, что никто не мог сделать его вместо меня... я предпочла сохранить другого ребенка. Может быть, потому, что он симпатичнее. Я имею в виду внешность.
Она сказала это так, словно речь шла о выборе автомобиля.
Я же почувствовал себя одновременно ошеломленным и разочарованным. Ведь я ожидал хоть какого-то сопротивления, вранья, попыток толкнуть меня на ложный след. Но подозреваемая сразу созналась во всем, и заранее продуманный план беседы пошел прахом.
Иоланда угостила меня шоколадными пирожными из супермаркета и великолепным кофе — настоящим, а не растворимым — в фарфоровых чашках. Мы продолжили разговор. Она спросила, нравится ли мне город. Я ответил, что работать здесь — совсем не то же самое, что в Париже.
— Журналист здесь, у вас, — это настоящая связь между людьми.
Иоланда стала хлопотать, выясняя, сколько сахара мне положить. Во всем этом было что-то нереальное. В голове у меня зазвучал сигнал тревоги. Неужели она не отдает себе отчета в том, что, признаваясь в убийстве собственного сына, рискует оказаться в тюрьме? Она выглядит совершенно спокойной, даже не пытается изобразить горе или скорбь. Есть лишь немного любопытства к незнакомому человеку, который нанес ей визит и которого она вежливо принимает у себя в гостях.
Иоланду, казалось, очень интересовала моя профессия и то, чем я занимаюсь. И я произнес идиотскую фразу:
Могу я попросить фотографии для статьи?..
Она с пониманием кивнула. И предложила мне несколько снимков маленького Мишеля:
Вот здесь он больше улыбается, а вот на этом — он в своем любимом красном свитере. Не знаю, что теперь делать с его игрушками. О, я отдам их другому ребенку.
— А, э-э... Можно вас сфотографировать?
Иоланда согласилась так, как будто всегда мечтала увидеть себя на страницах газет:
— Конечно! Разумеется!
Она попросила дать ей немного времени, чтобы «привести себя в порядок» в ванной комнате.
— Лучше всего я получаюсь вот в этом ракурсе. Если я, конечно, могу вам советовать...
Иоланда повернула голову, улыбнулась и стала принимать разные позы, некоторые из которых выглядели довольно вызывающе. Возможно ли, чтобы это была та самая женщина, мать, которая связала руки собственному ребенку, засунула его в мешок для мусора и выбросила в канал?
Проводив меня до дверей, женщина попрощалась и предложила приходить когда вздумается, чтобы слегка перекусить и поболтать о моей страсти к журналистике.
Я вышел из дома Иоланды с ощущением тошноты отвращения, и это чувство было гораздо сильнее, чем тот день, когда я увидел оторванную женскую руку.
Я вернулся в издательство, чтобы написать статью. К вечеру глаза у меня так уставали, что я предпочитал не зажигать ярких ламп дневного света. Размышляя, я обычно расхаживал по полутемным коридорам здания. Во время одной такой прогулки моя нога с чавканьем погрузилась в какую-то мягкую массу, и я едва не упал.
Первое, о чем я подумал, был пакет с помидорами, но тут пакет заговорил:
— А, это ты...
Жан-Поль. Он был настолько пьян, что не держался на ногах. Главный редактор полз по полу, как гигантский слизняк.
«Я только что наступил на человека! Более того, на своего начальника...»