«Молись, немая бестолочь! Я на тебя поспорил!» Но попугай не издал ни звука. В конце концов, Изя был вынужден признать свое поражение, и он ушел из синагоги с опущенными глазами и по уши в долгах. Когда он пришел домой, он принялся бить птицу, приговаривая: «Кто меня перед всеми опозорил, а? Кто заставил меня проиграть десять к одному? Кто сделал вид что знает, а сам не знает, как молиться? Зачем ты это сделал?»
В конце концов, попугай заговорил. «Не будь дураком! — крикнул он. — Придет Йомкипур, ты сорвешь большой куш!»
Если попугай живет вместе с евреем, попугай становится евреем — запомните. Если вы живете с Мастером, что-то от Мастера начнет проникать в вас.
Третий вопрос:
В свое время вы говорили нам о совершенстве и творчестве. Какова же взаимосвязь между творчеством и совершенством? Не является ли творчество в музыке, живописи и поэзии попыткой достичь совершенства в видимой и слышимой форме? Не создает ли художник просто более тонкое эго, как так называемые святые, о которых Вы часто говорите?
Да, Акам, как правило, художник — это самый эгоистичный в мире человек Но в таком случае это не истинный художник Он использовал искусство как средство для путешествия собственного эго. Художники очень эгоистичны, они постоянно хвастаются и постоянно борются друг с другом. И при этом каждый думает, что он единственный и неповторимый. Однако это не истинное искусство.
Истинный художник исчезает без остатка. А эти люди всего-навсего техничны. Я буду называть их не художниками, а техниками. Я не буду называть их творцами; я буду называть их сочинителями. Да, сочинить стих — это одно, а сотворить стих — это совсем другое. Чтобы сочинить стих, нужно знать язык, грамматику, грамматические правила — правила стихосложения. Это игра словами. И если ты сведущ во всей этой игре, ты можешь сочинить стишок. С точки зрения техники он может быть безупречным, однако у него будет одно лишь тело — душа его будет упущена.
Душа случается лишь тогда, когда художник исчезает в искусстве — когда он больше не отделен. Когда художник творит в такой отрешенности, что его здесь нет, то, когда ему приходится подписывать свою картину, он испытывает неловкость, потому что ему известно, что это сделал не он. Это сделала за него некая неведомая сила. Он знает, что был одержим — таков опыт всех по-настоящему великих художников на протяжении веков: чувство одержимости. Чем более велик художник, тем больше проявлено у него это чувство.
А величайшие средь них — Моцарт, Бетховен, Калидаса, Рабиндранат — самые великие, абсолютно уверены в том, что они были ни чем иным, как полым бамбуком, и что через них пел Бог. Они были флейтами, однако песни были не их Они текли через них, но они исходили из какого-то неведомого источника. Они не мешали — и это все, что они делали. Но сами они не создавали этого. Вот в чем парадокс!
Настоящий творец знает, что он этого не создавал. Через него работал Бог. Он овладел им, его руками, его существом и что-то через него создал. А он был инструментом.
Настоящее искусство — то, где художник исчезает — тогда вопрос об эго не ставится. Тогда искусство становится религией. Тогда художник — мистик — не только безупречный технически, но и подлинный экзистенциально.
Ты меня спрашиваешь: «В свое время Вы говорили о совершенстве и творчестве. Какова же взаимосвязь между творчеством и совершенством?»