В этом магазине обнаженные, голые женщины - и не просто голые, потому что совершенно голая женщина не так волнует. Ее наготу нужно сделать еще более волнующей, одев ее в сексуальную одежду, таким образом, чтобы некоторые части тела были открыты, а некоторые спрятаны. Таким образом можно снова играть в прятки. Ты можешь начать видеть сны о том, как выглядит эта женщина за всей этой одеждой. Она может быть такой красивой за всей этой одеждой - фактически все женские тела одинаковы, и все мужские тела одинаковы, как только свет выключен, и все краски и различия исчезают. Темнота приносит такое коммунистическое равенство, что в темноте ты можешь любить даже свою жену.
Весь журнал полон секса, но "государство секса" - это мы. Даже "Плэй-Бой" пишет статьи против меня - в каком странном мире мы живем! Но я знаю, почему "Штерн", и "Плэй-Бой", и подобные им журналы, третьесортные, эксплуатирующие человеческую сексуальность... они продаются миллионными тиражами. "Штерн" продается тиражом два миллиона экземпляров, и каждый экземпляр, по оценкам, читает по крайней мере восемь человек - это значит шестнадцать миллионов.
Почему они должны быть против меня? А они были против меня много лет. Причина в том, что если я добьюсь успеха, этим журналам придется закрывать редакции. Они живут на подавлении. Это простая логика, и именно поэтому они против меня. Священники, которые против секса, против меня, и люди, использующие секс как средство эксплуатации, - "Плэй-Бой", "Штерн", и тысячи подобных журналов во всем мире - тоже против меня. Это кажется странным, потому что они не против Папы; нет ни одной статьи против Папы. "Плэй-Бой" должен быть против Папы, который постоянно осуждает секс. Но нет...
За этим стоит определенная логика: чем больше Папа осуждает секс, тем больше он подавляет секс, и тем лучше продается "Плэй-Бой". Только в моей коммуне никого не интересует "Плэй-Бой" или "Штерн" - кому они нужны? Если я добьюсь успеха, все эти порнографические журналы, литература и фильмы просто обречены на исчезновение. А в них вложены огромные средства, и все они будут мне противостоять - они будут мне противостоять, осуждать меня, называть пропагандистом секса, словно я распространяю сексуальность.
Если кто-нибудь и распространяет сексуальность, это, должно быть, ваш Бог. Я не имею к этому никакого отношения. Он продолжает создавать детей при помощи сексуальных гормонов. Он должен это прекратить - он должен послушаться Папу! Но эти журналы не против Бога, потому что он обеспечивает их рынком. Папы и порнографисты состоят в глубоком заговоре - и они объединились против меня, потому что я пытаюсь испортить им игру.
Оба эти вида людей эксплуатируют подавление; поэтому - и это логично, - они против меня во всем; мне противостоят и те, и другие. "Штерн", по крайней мере, не должен был бы быть против меня, если бы я создал государство секса; они должны были бы быть довольны и дружелюбны. Но нет, они в абсолютном гневе. Может быть, они даже сами не сознают, что злы на меня; может быть, они делают это абсолютно бессознательно, но у этого бессознательного есть свои собственные причины.
Подави что угодно, и это становится ценным. Подави еще больше, и это станет ценнее. Не подавляй, и это потеряет всякую ценность.
Вырази это, и оно испарится.
Я могу сказать миру, что моя коммуна - это единственное в мире место, где секс ничего не значит; у него нет никакой ценности. Никто о нем не беспокоится; никто не мечтает о нем, никто не фантазирует о нем. Фактически люди постоянно мне пишут: "Ошо, что мне делать? Моя сексуальная жизнь совершенно исчезает".